Предупреждение: иронический тон и шутки не подразумевают неуважительного отношения к описанному.
Игра, как известно, начинается с заезда. Дорога на полигон была нам знакома, но приехали мы поздно вечером, так что нашли свой лагерь лишь около часу ночи. Поздоровались со знакомыми, съели остатки супа. Потом пришел Борис Батыршин и сообщил, что завтра ему нужно перегонять лошадей из Аракаево, а Хельга, которая должна была ему в этом помочь, не приехала. Договорились, что завтра я поеду с ним и пригоню вторую лошадь. На следующее утро феаноринги и финвинги начали строить крепость, а параллельно окапывать палатки, так как половина команды после ночного дождя проснулась в луже. Сначала выбирали место, где будут стоять ворота. Вариантов было два – там, где удобно и есть подходящие для основы деревья, и в чистом поле, для создания «эстетичности». Здравый смысл в итоге победил желание покрасоваться, и крепость мы начали строить на выходе из небольшого оврага. К тому моменту, как ставили бревна стены в вырытый ров, за мной пришел Борис. Я переоделась во взятые у мужа джинсы (обещали жару, и, понадеявшись на синоптиков, я взяла лишь шорты и майку, не считая костюмов), и мы пошли в лагерь к Лоре. Там нас должна была ждать моторка, чтобы отвезти в Аракаево. Однако ее не оказалось, так как ответственные не смогли дозвониться до ее хозяина. Где-то через час ожидания какая-то моторка все же приплыла, и мы под начавшимся проливным ливнем пошли к берегу. Борис одолжил у тэлери плащ-палатку, которую отдал мне, так что я более-менее согрелась. Переждав дождь, мы (Лора, Борис и люди, которым надо было в Аракаево) загрузились и поплыли.
Плыли мы долго вдоль совершенно потрясающих скалистых берегов. До чего же красивое озеро! С облегчением покинув мокрую лодку, которая должна была сделать вторую ходку за оставшимися людьми, мы втроем пошли к местному старосте. Башкир, рекомендации к которому Лоре дали знакомые тамплиеры из заграницы (sic!), оказался очень милым дедушкой. Дал нам два основных адреса лошадевладельцев, и три запасных. Первый мужик был слегка навеселе и коня не дал, мотивируя свой отказ плохими привычками жеребца. Вторая женщина отказала, так как у нее приехал сын и лошадь нужна на покосе. Следующего мужика дома не оказалось, и мы пошли на турбазу, где он работал. Кобылу мужик нам не дал, так как у нее треснуло копыто. Лора начала нервничать и ругаться. Теперь нам пришлось вернуться обратно, перейти на другой берег залива, где паслись три лошади, белая, гнедая и вороная, и пойти к последнему указанному лошадевладельцу. По дороге выяснилось, что бумажку с именем и адресом мы где-то потеряли, а зубодробительные для нашего непривычного слуха имена не то что запомнить, выговорить было сложно. Лора впала в отчаяние, а мы с Борисом принялись расспрашивать всех встреченных, где можно нанять на пару дней лошадь. Дали два адреса, но по одному не было ни лошади, ни ее хозяев (покос, июль…), а по другому проживали симпатичная пожилая пара, кобыла и жеребенок. Лора села на скамейку, закрыла лицо руками и изобразила мировую скорбь и отчаяние, а мы, призвав на помощь все обаяние и харизму, принялись уговаривать хозяев. Очевидно, наш вид не внушал доверия. Доказать, что мы не цыгане, оказалось невозможным. После часа переговоров мы их таки уломали. Правда, пришлось заплатить больше, чем собирались, и оставить в залог Борин паспорт.
Хамиль вывел свою кобылу под старым, но чертовски удобным седлом, и мы поехали обратно. Жеребенок бежал рядом с мамой и периодически пристраивался пить молоко. Лора, осчастливленная кобылой и особенно жеребенком, ушла к лодке, а мы еще раз проверили тот адрес, где никого не было, а потом пошли на полигон. Мы менялись и ехали верхом по очереди. Не поняли указания какого-то селянина на мотоцикле, и сделали небольшой (около 5 км) крюк. Но к вечеру все-таки привели измученную лошадь на полигон.
День второй и начало игры.
Сначала предполагалось, что нолдор пойдут в Аман пешком, через город. Потому наша дружина собрала костюмы и доспехи в рюкзаки, и переоделись в цивильное, чтобы не пугать местных жителей. Потом к нам пришел Феанор и сказал, что за десять рублей с носа нас перевезут на моторках. Оплата устраивала всех, и к указанному времени первая партия из трех финвингов пришла на условленное место. Лодок не было. Я уже не удивлялась. Усевшись на высоком берегу, мы стали поджидать остальных нолдор и лодки. Через некоторое время от противоположного берега отделилась маленькая точка, и медленно, зигзагами, стала приближаться к нам. Оказалось, что это весельная лодка с того берега, где нас ждут. Несколько эльфов (Финвэ и я в том числе) сели в лодку, вернее, все сели, а я стояла в середине то ли мачтой, то ли флагштоком. По дороге выяснилось, что приплывший мужик – майя Олорин из садов Лориэна. Но грести не умеет. Жалобное пение «Перевезите нас в Белерианд» Финвэ велел отставить, а жаль. Долго ли, коротко ли, но в Аман мы доплыли. Восхитившись долгожданным солнечным светом (вот он, свет Амана!), уткнулись в слишком пологое даже для плоскодонки дно. Плюнув на кроссовки (все равно намокли в плавании), я шагнула за борт и помогла вытащить лодку. В Валиноре о моторках ничего не знали, но выяснилось, что есть еще лодки у тэлери, для которых нужны гребцы. Скинув рюкзак под тент, я пошла в Альквалондэ. Вытащив Ольвэ из палатки и развеяв его сомнения относительно моей способности самостоятельно доплыть до Эндорэ, я получила лодку. Что характерно, никто ни из живущих в благословенном краю, ни из вновь приплывших в «море» не вышел.
Когда я приплыла в Эндорэ, чтобы обрадовать нолдор словами: «Эльфы, я видела свет Дерев! Это прекрасно, поплыли со мной!», мне пришлось оборонять корабль от брата Жана и еще пары персон совершенно не нолдорского происхождения. После моего объяснения, что моторок нет, но есть лодки без гребцов, ко мне сели таки Жан сотоварищи и еще пара бойцов из нашей дружины, и мы поплыли. По пути я думала, что теперь понятно, почему именно мы оказались в дружине Финвэ, его ближайшими друзья и помощниками. Сам-то он назад не поплыл и перевозить свой народ не стал. Под бодрое пение лодка врезалась в песчаную отмель и я всех выгрузила, а потом вновь поплыла в Эндорэ. Ребята взяли по лодке и тоже начали перевозить нолдор, но у них лодки оказались хуже. Экстрим начался заранее. Когда мы уже совершили несколько рейсов, небо резко потемнело, и поднялся ветер. Боковая волна сносила лодку в сторону, поэтому грести стало тяжелее. Стоило мне подплыть к берегу, как в лодку набились восемь человек с рюкзаками, мечами, щитами и луками. И тут хлынул ливень, кажется, даже с градом. Дрожа и выбивая зубами дробь, я координировала усилия гребцов, которые вразнобой налегали на весла. Между краем нагруженной лодки и водой оставалось всего около 10 см, и я прямо таки видела, как очередная волна зальет нас нафиг. Ребята постепенно приспособились друг к другу, и мы все же доплыли. Выскочив из лодки, я подбежала к костру, над которым висел полиэтилен. Высокий мужчина в черном предложил мне теплое и сухое место у него в ногах, прямо у костра. Меня согрели, дали плащ, угостили чаем и спиртом, а высокий мужчина рассказал сказку. Так я познакомилась с Мелькором.
Когда гроза кончилась, оставшихся перевезли моторки. И вот нас вместе с феанорингами отправили в Форменос. Форменос, кусок насквозь промокшего леса, да еще на склоне, оказался мало приспособленным для жилья. С помощью солярки мы разожгли костер, постепенно переоделись в относительно сухие костюмы, и стали ждать начала.
_______________________________________
Игра оказалась живой и цельной. На удивление. Сначала я предполагала ехать феанорингом, и быть безумным эльфом в нормальном мире, но в итоге поехала эльфом из дружины верных Финвэ, и стала нормальным эльфом в мире безумия. Это гнетущее ощущение неправильности началось еще на празднике в Валмаре. За накрытым столом в траурном молчании сидели королевские семьи, вокруг толпились (по-другому не скажешь) эльфы, провожающие голодными глазами редкие блюда с угощениями. На сосне росли яблоки и бананы, Оромэ, охотясь, сшибал их мечом. На Празднике Урожая и свадьбе пахло поминками. Потом, правда, все немного отошли, начали танцевать, играть в ручеек и вообще развлекаться. По-разному. Морисурвэ «поимел божественную силу», то есть получил вечную юность от Ваны, которую он поймал на лету и поцеловал. Между прочим, с подачи Оромэ.
Когда начался закат, кто-то кинул клич про деревья, и все эльфы бросились смотреть, что случилось. Реплика Ирмо (или Ниенны? Я их путаю) в момент затемнения Валинора: «Какой пи..рас выкрутил пробки?» В общем, мне и Морисурвэ расхотелось бежать смотреть деревья. Вскоре мы увидели, как Оромэ преследует тень, и присоединились к нему. Остановившись у белой веревочки, Оромэ долго рыл копытами землю и клялся, что достанет Моргота (не Мелькора, а сразу Моргота – лихо) из-под земли. Потом из Форменоса прибежала падающая в обморок Калимэ, и мы получили весть о атаке Мелькора. С этой вестью был отправлен вестовой, который унесся в ночь с криком: «На Форменоса напали!». Калимэ обмякла в обмороке, ее мать стала оказывать ей первую помощь, так что в Форменос мы пришли, когда вся стая феанорингов уже собралась. Поскольку первое, что я услышала, был клич Феанаро: «Нолдор, к оружию!», то сначала вооружилась, а уж потом пошла смотреть, в чем дело. Финвэ лежал, очевидно мертвый. Кое-где к елочкам прислонялись выжившие, ослабленные и тяжелораненые. Непосредственно у тела рыдали эльфы. Целители судорожно пытались оживить и излечить пораженных. Потом пришел Оромэ, которому Феанаро нахамил. Оромэ обиделся и ушел. Надо сказать, несправедливость Феанаро вызвала у меня нехорошее предчувствие. Пришел и ушел Нолофинвэ. Мы оплакали Финвэ, похоронили его, Феанаро и сыновья поклялись, а потом все мы пошли в гавани. Вообще Феанаро не оправдал моих надежд, все-таки игрок был слишком тихим и каким-то не огненным. Его речь была не слишком убедительна. Я понимаю, что сыграть такую роль очень тяжело. Но ведь можно же найти игрока с взрывным, более подходящим характером? На полпути с холма нам встретилась Варда и кто-то из валар, и попытались нас образумить. Мы вразумляться не хотели, и под бодрые крики «Айя Феанаро» отказались от установления мирных отношений. Варда игриво-раздраженно повела руками и бедрами: «Ну хотите идти, так уходите. Но мы вас предупреждали». Ну мы и ушли. Как-то плохо все вышло, да и с партизанами неудобно получилось… В гавани набились нолдор, но из дворца нас скоро выпроводили. Противостояние серебристо-голубых одежд тэлери и стали кольчуг, щитов и шлемов нолдор под звездным знаменем выглядело очень красиво. Оно неожиданно закончилось кровью. Стоявшие в середине не успели даже понять, что происходит. Какой-то тэлеро бросился головой на наши с Арвэ щиты, и мы едва успели поймать его и оттащить в сторону, к целителям, как от пристани снова раздались крики и стоны. Кто-то тонул, кажется, Ольвэ. Корабли мы взяли, но уплыть не смогли, так как мастера объявили шторм. После прошумевшей грозы ровная как грань сильмариля вода ехидно отражала лес на противоположном берегу. В итоге корабли перегоняли вдоль берега, а мы всем стадом (ох, просила же я Феанаро разбить всех на отряды и назначить командиров!) шли по побережью Арамана, до места ночевки. Незапланированная задержка выбила очень многих, равно как и отсутствие еды, воды, теплой одежды и сухих ног. Переночевав по-нолдорски, в чистом поле у скудных костров, мы выслушали тихое проклятие Намо и поплыли в Эндорэ, к брошенным лагерям и новой жизни.
Наша дружина плыла в первой партии, поскольку мы были вооружены и готовы принять бой, если понадобится. Приплыли, и бой приняли. Страшные орки и балрог бросались на наши щиты. За нашими спинами Феанор в это время сжигал корабли, на которых мы приплыли. Финвинги посовещались и решили, что такому лорду они присягу не принесут. С другой стороны, нам оставалось только быть союзниками в войне с Морготом. Так что дружина дождалась вторую партию, рассказала про корабли, повозмущалась и устало потопала в лагерь. Поев, все легли спать и проспали до вечера.
Как-то мимоходом выяснилось, что Финголфин не смирился, увидев зарево Лосгара (которого не было, так как ждавшие всю ночь орки спалили заготовленные дрова), но повел свой народ по льдам (заранее, как только мы отплыли). Кажется, не было ни послов, ни вообще установления контактов с пришедшими, до гибели Феанора и Маэдроса. Зато было посольство в Дориат и заключение союза. Какое-то непонятное, бесцельное существование текло на наших землях – редкие дозоры, частые стычки. Вышедший за стены рисковал получить стрелу из леса или наткнуться на группу орков. Меня подстрелили из засады, когда я верхом патрулировала равнины, после чего я старалась одна за пределы крепости не выходить. Та же сумятица была и в лагере – кто-то судорожно чинил и доделывал оружие, кто-то, собрав отряд и вооружившись, шел за водой или дровами, кто-то готовил. Регулярно приносили раненых, в основном наших дозорных. Сигнал «опасность, враг близко, лекари на ворота» практически не прекращался. При попытке взять Химринг в крепость через стену ворвался балрог и разметал защитников. Нам нечего было противопоставить его огненному бичу – и щиты, и оружие сгорали от одного прикосновения. Амрос погиб, прогнав майа. Какие-то непонятные существа доставили нам пойманного орка, который сообщил всем о пленении Маэдроса. После перепалки между гневными и гуманными орка вывели за пределы лагеря, развязали и отпустили. Лорд Маэдрос действительно был взят в плен, и вернулся спустя сутки, абсолютно измученный. Но живой и не поддавшийся врагу. Почему его отпустили? Какой тайный умысел скрывался за этим поступком Моргота? Позже выяснилось, что в плену двое пошедших выручать Маэдроса, Фингон и Айвенор.
Я подбила молодого эльфа из нашей дружины на ночную вылазку. По глухому лесу мимо захваченной Минас Тирит мы пробирались к черной крепости, в надежде разведать слабые места, определить наличие темных патрулей. Возможно – помочь бежать кому-то из пленных. Поскольку дорогу к Ангбанду мы не знали, то заблудились в лесу и потеряли много времени, так что застали Ангбанд пробуждающимся. Изнутри доносилась похвальба вернувшихся с удачного рейда игротехов. Сделать мы ничего не могли, разве что с криком «А Элберет!» обрушили какой-то ангбандский шатер, который оказался шатром духов Сильмарилей. Вернувшись в Химринг, узнали, что за время нашего отсутствия при нападении на Барад Эйтель погиб Финголфин.
Время в Эндорэ просто уплывало у нас меж пальцев. Привыкшие к размеренности и неторопливости Амана, эльдар были совершенно не готовы к изменчивости и темпу смертных земель.
Двадцатого июля нолдор, синдар и наугрим отправились в большой поход и взяли Тол-ин-Гаурхот, в которой были Саурон и четыре орка. Феанор погиб в поединке с Сауроном, и командование принял Маэдрос. Его власть никто не оспаривал, так как в тот момент Фингон, кажется, висел на воротах Ангбанда. Союз Маэдроса оправдал свое название на все 100. Мы пошли на Ангбанд. Ради этого мы плыли в Эндорэ. Дорога, отнявшая у меня три часа ночью, у войска заняла двадцать минут днем. Выстроив ряд щитов под воротами, мы любовались на вражеских лучников, у которых над стеной виднелись только головы. Впрочем, у наших щитовиков тоже оставались незащищенными лишь головы (две стрелы в лицо на штурме убедили меня в том, что нужно дорабатывать шлем бармицей и очками). Маэдрос произнес речь, темные произнесли речь, и начался штурм. Таран (здоровенная сырая сосна с двумя перекладинами) весил очень много, и несшие его от самой Минас Тирит быстро устали. Желающих его нести было настолько мало, что к воротам с тараном ходил и сам король Тингол. Я тоже пробежалась с тараном, и решила, что это работа для мужчин (мне не хватало роста, да и тяжесть была приличная), после чего опять прикрывала щитом тех, кто его нес. Опять и опять наш таран ударял в ворота, за которыми и на которых стояли пленные эльфы. Менялись щитники, несшие таран, менялись те, кто их прикрывал, но ворота держались. Мы с самого начала пробили небольшую брешь, и теперь, когда мы подбегали к воротам, из получившейся бойницы в щиты прикрытия ударяли четыре копья. Один раз меня отбросило на таран, после чего, поднявшись, я решила передохнуть. Отдала свой щит Ленвэ и отошла в арьергард. Без щита было очень неуютно, поскольку вражеские стрелы летели довольно часто и весьма прицельно. Маэдрос вызвал на поединок Кархарота и погиб вместе с ним. Кажется, целители пытались его оживить, но Маэдрос сопротивлялся и отстоял свое право уйти в Мандос. С тараном уже никто не бегал. И вот, после очередной выматывающей попытки, раздался сигнал Тингола «Отход». Отряды начали отступать, и тогда ворота открылись, и из них, впереди воинства орков, вышли темные майяр. Большинство эльфов ударилось в паническое бегство, часть организовала вместе с наугрим оборону на броде. Вся наша дружина бросилась на врага и легла у ворот черной крепости, пав под ударами бичей и стали.
Очнулись мы уже в плену. Страшные раны превратились в еле заметные шрамы – с нами поработали черные целители. Пленных обыскали и сковали. В рабских ошейниках, нас после обыска провели в общую камеру, так называемый «скотоприемник». Подошли игротехники и сказали, что бежать самому невозможно, но достойным будет организован побег. И еще, чтобы мы не рыпались и не играли мускулами, так как в орках хрупкие девочки, а нас, жлобов, много. И вообще стены каменные и непрозрачные, мы ничего не видим и не слышим. Здесь были почти все лорды – и Фингон, и Маглор, и Карантир… Здесь была вся наша дружина, за исключением Морисурвэ, Илиндо и Ломэлассэ.
При обыске не заметили поясной мешок с орехами и сушеными ягодами, и я разделила то, что успела, между сородичами. Остатки отобрали надсмотрщики. А потом всех женщин отвели в отдельную камеру.
Там нами занимались две хтонические сущности, которые издевались над нашей внешностью, непривлекательностью и манерами. Периодически приходил кто-то из старших, и начал докапываться уже лично. Я отказалась разговаривать с врагами, многие с ними спорили, но неубедительно. Вообще наиболее тягостно было не ожидание, а наблюдение за поведением других пленных. Я с ужасом узнала, что все они, кроме захваченных в последнем бою, пришли в Ангбанд сами. Кто-то – петь Морготу о любви и учить орков доброте, кто-то – спасать возлюбленных/родственников/лордов. При этом эти горе-спасатели и горе-учители проявляли изумляющее равнодушие и безучастность к страданиям окружающих. Над такими экземплярами издевались особо. Единственное, что портило мне игру, это неопределенность свободы перемещения. Хтоники периодически заявляли, что мы связаны, хотя моделировалась лишь веревочка-кляп. Вместе с просьбой «не играть бицепсами» эта неясность привела к тому, что мы выполняли приказания надсмотрщиков, как бы «подчиняясь силе». Лучше бы нас несильно связали. Связанными руками можно было бы и меч выхватить, и орка ударить. А так приходилось безмолвно терпеть эксперименты. Иногда было очень трудно смотреть спокойно на то зло, что там творили. Хтоники в нашей камере действительно были хрупкими девочками, так что нападать на них было бы нечестно. Хотя временами напасть очень хотелось. Особенно, когда можно было подтолкнуть одну из них в объятия орка, и тем спасти кого-то из эльфиек. Пользуясь нашей покорностью, нами играли, например, устраивали тараканьи бега. Тот, кто добегал до ворот первым, получал «свободу», а точнее, кинжал в горло. Очень по-морготовски. Чаще всего нас упрекали в тупости и гордыне, а также жестокости и отсутствию милосердия. Для демонстрации наших отрицательных душевных качеств предлагали выбор: нанести рабу три удара плеткой, либо смотреть, как его запарывают до смерти. Ясно было, что нанеся ради благой цели три удара, нанесешь следующему четыре, а потом все больше и больше, пока не станешь штатным палачом. Мы отказывались. Многие эльфийки хотели бы умереть, и им предлагался нож, но сначала они должны были убить одного из пленников. Часть испытаний была с иным подвохом. Там ради достижения какого-то пряника (спасения лорда и т.п.) требовалась не клятва Морготу, а рабская работа в течение дня. Причем работа не по чистке орочьих нужников, а готовка еды для пленных. При мне одну девушку из второго дома морально распинали за то, что она не согласилась полдня кормить наших пленных за возможность спасти лорда. При живописании страдающих от жажды и голода эльфов я не выдержала и предложила свои услуги безвозмездно. На мой взгляд, ничего зазорного в такой работе нет, и она необходима в первую очередь нам, а не врагу. Намного лучше помочь своим, чем тупо сидеть в камере. Мы поторговались о цене (сначала меня просили наказать ту эльфийку, потом ее - добровольно принять порку), и в итоге сошлись на 50 плетях. Жаль, что мне не дали снять котту и гамбезон, в белой рубахе и вышитых штанах картина была бы эстетичнее. Фангорн снимал сквозь стену картину экзекуции, так что посмотрю на кассете, насколько смешно это смотрелось. В доспехе было по крайней мере не больно, так что во всем свои плюсы и минусы. После чего вместе с рабыней меня послали за водой, но вместо канов дали на двоих одну полуторалитровую бутылку. Нерациональность этого бросилась мне в глаза, а когда рабыня стала чрезвычайно настойчиво предлагать мне побег, я заподозрила (справедливо, как выяснилось после игры), что это тот самый «побег достойным». Убедившись, что мне не дадут покормить наших, а рабыня не хочет бежать со мной, я согласилась, тем более, что орки фактически вышвырнули нас за ворота. У ручья находилась группа людей из племени Дарвингов, которые укрыли меня плащом и провели до Химринга. В Химринге полным ходом шла перепись населения, так как приехала милиция. Аукнулся переход по Хэлкараксэ, в костюмах и со знаменами. В лагерь меня пустил отец, посмотрев на неиспорченный герб. Целители обработали мою спину, перевязав ее поверх котты и гамбезона, как Жанну Д’Арк в фильме Бессона, после чего я побежала вносить в реестр свои паспортные данные.
Потом пришли все наши из плена. Их отпустили. Действительно, непонятно, зачем нас лечили и пленяли. Они были возмущены, потрясены и находились в полном недоумении. То, что делали с ними, шло в разрез с представлениями о Ангбанде Сильмариллиона. Мой герб остался незапятнанным, наверное, потому что я бежала, в то время как остальным пририсовали черные полосы или квадраты, но после всего увиденного я поняла, что сражаться больше не буду. Потому что неправильно и бесполезно. Поражение (полный разгром) в Нирнаэд был весьма показателен. А ведь валар нас об этом предупреждала… Отвращение к любым проявления насилия и тоска по Аману, где можно было жить правильно (праведно?) были настолько сильны, что остались самым ярким игровым переживанием. Спасибо за это Ангбанду огромное! Этот гнет жизни в безумном, неправильном мире был просто физически ощутим. Переодевшись в платье и объявив о своем решении, я рассчитывала встретить отторжение и подозрения в том, что я продалась врагу, но наша дружина восприняла это решение спокойно. Часть дружинников прониклась в плену идеями пацифисткого характера, и тоже решили по возможности не обнажать оружие. По какой-то причине менты выбрали костер финвингов в качестве базового, и периодически приносили туда пиво, кефир и водку, которые мы с ними вынужденно распивали весь вечер.
Проснувшись, мы продолжили нашу обычную деятельность – ставили часовых, готовили, ждали новостей. И сидели в плотной осаде, само собой. После обеда начался дождь, который не затихал до вечера. Мы с Ленвэ решили сходить к духам Сильмарилей, которые сидели недалеко от Ангбандских ворот и разговаривали со всеми желающими. Придя туда, мы за неимением конкретных вопросов начали какую-то глупую дискуссию о происхождении духов камней («Мой папа не делал говорящих брюликов», сказал кто-то из сыновей Феанора). В конце концов дух заявил, что ему неинтересно со мной разговаривать, ибо я представляю из себя холодный разум. Его сменил другой дух, и разговор перешел на игротехнику. Попутно мы узнали историю Берена и Лютиэн. Тем временем из Ангбанда доставили духам эльфийку из отряда Финрода, которая вынесла один из Сильмарилей. «Сделав» на камень «стойку», мы спросили ее, как она намерена им распорядиться. Оказалось, что она решила дать камень Берену для свадебного выкупа. Вернувшись к костру в Химринг и выждав час, мы пошли в Дориат, где гуляла свадьба. Новобрачные уже ушли из-за стола, а остальные не обратили на наши родовые цвета никакого внимания. Тингол, уже предупрежденный феанорингами о возможных для себя последствиях, отдал нам камень в знак дружбы и единства эльфов в борьбе с врагом. Выступив в роли посланников Тингола, мы вернулись в Химринг и торжественно возвратили камень Куруфину, как старшему из живых сыновей. Правда, сначала пришлось убеждать нолдор, что мы хотим пройти в ворота, а не сквозь стену, а потом ждать Куруфина, который не хотел идти из палатки из-за мокрых сапог и мокрых ног, но это все мелочи. Довольные, мы с Ленвэ вернулись в лагерь нашей дружины. Опять приезжали менты с водкой. Вечер и половину ночи мы обсуждали плен, выбор и правильное поведение в сложившихся обстоятельствах.
22 игра перешла в стадию истерического стеба. Глорфиндель, голубой цветок Гондолина, пришел объявить о создании какой-то чаши надежды, наполненной светом из рук Берена, которые ему в Ангбанде отрубили, а духи камней приставили. Ходили какие-то слухи, что если на орков не поднимать оружие, то они никого не тронут. Большая часть нолдор украсила себя полевыми цветами поверх кольчуг и шлемов. Днем к нам пожаловали балрог, Глаурунг и орки, вместе с чашей надежды. Они предлагали всем желающим испить оттуда крови. С другой стороны крепости стоял Маблунг и кричал, чтобы мы вложили оружие в ножны, и все будет хорошо. Куруфин отдал такой приказ, и нолдор отошли со стен крепости, но когда орки полезли снимать наше знамя, завязалась схватка. Еще когда я стояла на стене, меня сжег балрог (везло мне на них на этой игре), а орк добил останки. Наших быстро вынесли. Когда я пыталась вспомнить, где в моих вещах лежит белый герб, пришел какой-то напоминавший лепрекона хмырь в зеленом и с палочкой, и объявил, что все живы, надо только петь, танцевать и радоваться. Такого идиотизма я уже не вынесла, и, послав лепрекона лесом, ушла в Аман. В Бритомбаре лодки в Аман ожидала фэа очень надменного синда с гитарой и насморком, а также фэа дважды убитого в Ангбанде Финрода и какая-то темная майя. Еще там строили Вингилот Эарендил сотоварищи. Когда мы уже погрузились, с берега прокричали, что Оромэ собирает войско мертвых, и все души должны идти к нему. Это был второй по остроте переживаний момент. С момента смерти я находилась в состоянии блаженной радости. Мне хотелось только одного – вернуться из этого безумия домой. Драться, да еще каким-то войском мертвых? Души подчиняются зову Намо, а не Оромэ, единогласно решили мертвые и отплыли в Аман.
В Амане было тепло и солнечно. Я была дома. В тишине слышались смех и отзвуки песен. Кругом опять царило неторопливое спокойствие. Усевшись в чертогах, я вкратце написала для Намо свою биографию. После разговора с валой мне была дарована возможность вернуться к жизни. Отдохнув, я присоединилась к нолдор, которые строили Город Мечты, и не пошла на Войну Гнева.
На этом моя игра кончилась, но ощущение блаженной радости осталось. Я изначально хотела прожить жизнь в Средиземье, и создала персонажа на основе своего характера. Получившийся результат, и уход из Амана, и возвращение, были очень волнующим переживанием. Теперь мне втройне понятно, почему «Фелагунд смеется в Валиноре, и не вернется до заката дней в наш серый мир». Я очень благодарна тем игрокам и мастерам, которые действительно создали ощущение жизни в двух различных мирах. Несмотря на все игротехнические провалы, участвовать в этом проекте мне очень понравилось. Спасибо всем игрокам, сшившим к этой игре прекрасные костюмы. Нашей дружине, которая оказалась очень сплоченной и дружной. Тем темным, что каждый поход в елочки или за водой превращали в опасную для жизни вылазку. Сыновьям Феанора, которые смогли выстоять в тяжелых обстоятельствах. Куруфину лично, он оказался очень хорошим, добрым и справедливым вождем. Гномам, которые существовали как-то странно, обособленно и независимо. Тинголу, за его мудрость и осторожность. Людям, с которыми я так и не познакомилась – путешествовать было чрезвычайно опасно. Лиссэ, за одолженные взамен сгоревших шорт штаны. И еще раз – Ангбанду, где вместо ожидаемого садомазохизма нам дали возможность посмотреть на себя со стороны и ужаснуться.