Они шли по карстовой пещере уже две недели. Две недели абсолютной темноты, абсолютной влажности и абсолютной тишины. Здесь не было ни пространства, ни времени. Иногда эльфу казалось, что он уже умер, там на руднике, и находится в Чертогах Намо. Только шумное, с хрипами, дыхание человека где-то рядом, в темноте, давало ему обманчивое ощущение жизни. Когда-то очень давно, в самом начале мира, здесь протекала подземная река. Размыв более мягкие породы камня, она ушла вглубь, или просто поменяла свое русло во время одного из катаклизмов.  "Если вода ушла отсюда из-за падения Светильника, то получится, что это Моргот помог нам бежать", - мысли сами приходили в голову, пока эльф осторожно проверял следующий метр пути. Причудливо изгрызенный водой камень был идеально гладким. За тысячи тысяч лет грунтовые воды, просачивающиеся сквозь землю, приносили частички меди, кремния и других металлов, вымытых из почвы. Оседая слой за слоем, они сформировали странные наплывы, колонны и барельефы. Острые грани камня скрылись под холодным и ровным футляром осадков. Удивительно – в этой пещере капающая вода не пробивала камень, а создавала его.  Здесь должно было быть поразительно красиво, и временами эльф мечтал лишь об одном – увидеть эту подземную красоту перед смертью.

Эта гладкость и красота была гибельной для любого, отважившегося идти по гладким скользким наплывам между провалов, разрывов и колонн, рискуя заблудиться, упасть или просто съехать в впадину, из которой нельзя выбраться без посторонней помощи. Пока их спасало лишь чутье, выработавшееся у эльфа за долгие годы работы в рудниках, и энергия и сила человека.  Взятый в плен меньше полугода назад, он сохранил не только память о свободе, но и решимость идти до конца. Он единственный из всех, работающих в забое, проявил интерес к пролому, из которого тянуло сыростью. Остальными рабами были эльфы, которые видели много безуспешных попыток сбежать, и из которых монотонная тяжелая работа год за годом вытравливала мужество и память. Лишь один согласился на рискованный побег, но человек не знал, что причиной тому решению было не желание спастись, а сочувствие эльфа к этому пока смелому и сильному воину. Эльфы сгибались и тускнели понемногу, люди же ломались и умирали очень быстро. Именно поэтому в дальних глухих забоях работали эльфы из тех, кто провел в плену больше полусотни лет и смирился. В отличие от человека, эльф не рассчитывал на успех побега. Он не сомневался, что их даже не будут искать – пещеры тянутся сотни километров, в них нет ни растений, ни живых существ. Нет ни тепла, ни ветра – лишь темнота и тишина. Они наверняка погибнут – от голода, или соскользнув в расселину, но по крайней мере не дадут друг другу сойти с ума от бесконечного одиночества.

Никто из них не знал, сколько они прошли. Они не знали даже, идут ли они в каком-то направлении или ходят по кругу. Все было одинаковым – колонны, наплывы, холодные молчаливые озера. Жажда, бич всех рудников, забитых каменной пылью, не проникла с ними в это царство воды и камня. В первом же озере беглецы смыли с себя грязь, пыль и молчание. Там, позади, нельзя было ни петь, ни разговаривать, даже мысленно. Эльф заново привыкал к звукам речи, подстраиваясь под изменившийся за годы его плена язык людей. По въевшейся в разум привычке они не называли ни имен, ни названий. Но человек сумел рассказать свою историю – обычную историю жителя пограничья, воина и разведчика, защищавшего свой род от орков. Ярость, решимость и вера горели в человеке столь ярко, что порой эльф, закрывая глаза от темноты, видел его светящийся силуэт.

Время эльф определял наощупь, отсчитывая удары своего сердца, как определял раньше срок окончания смены и границу сна. На третий день им повезло – эльф услышал плеск какого-то существа, а человек сумел поймать маленькую, в ладонь, ящерицу без глаз.  Они так и не поняли, чем эти ящерицы питаются в подземных ручьях, но они были съедобны. Остатки одежды, превращенные в сеть, не давали им умереть, хотя пойманных ящериц было недостаточно, особенно человеку.

На тринадцатый день эльф обратил внимание, что неосознанно выбирает дорогу вверх. Либо они смещались к стене пещеры и уперлись бы в стену, либо шли по стене и уперлись бы в  потолок. На этом пути почти не было озер с ящерицами, и следовало решить, возвращаться ли им в глубины или продолжать путь, надеясь на лучшее. Эльфу было все равно – потаенное упорство, нежелание сдаться и умереть там, в рудниках, сменилось спокойной созерцательностью. Он был свободен, и этого было уже достаточно. Решение принял человек. Предпочтя однажды неизвестную смерть в глубинах земли рабской жизни, сейчас он предпочел рискованную попытку выбраться на поверхность жизни в пещере, и эльф молча восхищался им.

На четырнадцатый день человек сорвался со скользкого карниза и сильно ушиб ногу. Они по-прежнему шли вверх, но гораздо медленнее. Теперь эльф был сильнее, и помогал забираться на карнизы и уступы.

На пятнадцатый день они поймали целых трех ящериц.

На шестнадцатый – почувствовали слабое дыхание ветра.

На семнадцатый день они настолько ослабели от голода, что передвигались почти ползком, помогая себе руками, и эльф лишь спустя несколько часов заметил, что темнота стала прозрачной, окрасилась тенями и пятнами. Где-то впереди был источник воздуха и света.

Им повезло еще раз – они вышли на поверхность ночью. Ослепительно яркие звезды заставляли жмуриться, а окружающий редкий лес предгорья радовал своим непостоянством. Здесь была весна, были звуки и запахи, и наступающая жизнь прорвала последнюю стену несвободы. В эту ночь они назвали друг другу свои имена, и Халдор-охотник поразился тому, что услышанное им имя было женским.

За ночь они успели найти убежище под поваленным деревом, и собрать туда съедобные коренья, колоски травы и стебли дикого лука. Халдор и Сильвен смотрели на лес и горы до тех пор, пока рассветное солнце не заставило их спрятаться до заката. Вечером Халдор забрался на большой камень, и попытался определить их местоположение. Пещеры увели их на восток. Они находились немного южнее Тангородрима и восточнее Хитлума. Спустившись, он подошел к эльфийке, которая сидела на западном склоне, обхватив руками колени.

-                     Куда ты пойдешь теперь, Халдор? – спросила она.

-                     В свою деревню, если она еще цела, и в первый отряд, что возьмет меня, если я опоздал. А ты?

-                     Мой долг исполнен, и я возвращаюсь назад, туда, где меня ждут.

Высокий истощенный человек с ужасом обернулся к расселине, из которой они выползли вчера ночью; он вспомнил сразу все те рассказы о сломленных эльфах, что возвращались назад к Морготу, плененные страхом и злой волей.  Приготовившись к самому худшему, Халдор посмотрел на женщину.

Он смотрел, и не видел ни шрамов, покрывавших спину и руки, ни серой потрескавшейся кожи, ни растрепанных редких темных волос; он видел лишь глаза, глядящие прямо на запад, только огромные на исхудалом измученном лице глаза, сияющие ярким серебряным светом.

26.11.02