Донердара
мы встретили
неделю назад.
Он был
неприветлив
и зол - едва
удостоив нас
кивком,
прошел мимо,
бурча под нос
ругательства.
«Дядя Фе!», -
говорил он,
сплевывая в
дорожную
пыль: «Неблагодарные
обезьяны!
Папаша Ме!» И
красивое
лицо его
искажалось в
злобной
гримасе.
Тогда
мы не придали
этому
значения,
списав
странное
настроение
вечно
веселого и
шутливого
Донердара на
личные
причины. И
когда три дня
назад мы
проходили
очередную
деревню и
были
встречены
смехом, никак
не связали
это с
состоянием
Донердара. А
сегодня мы
пришли в
Штальдхилл.
***
Лесные деревни это нечто особенное. Пробираясь по еле заметной тропе через чащобу, ты не встретишь возделанных делянок или ухоженных полей. Но уже за пару лиг до поселения в воздухе появляется нечто, нет, не запах, что-то более тонкое и малоуловимое, но тем не менее присутсвующее - особая компонента, по которой можно без труда определить приближение к жилищу. Так и сейчас Вальдин сморщил нос, отчего пустая глазница превратилась в щелку, и сказал:
-
Рядом
люди. До
полудня
дойдем.
Мы кивнули и продолжили движение. Несмотря на то, что мы были не на задании, а возвращались с целебного Юга на, выражаясь казарменным языком, место постоянной дислокации, порядок маленького отряда сохранялся самым что ни на есть походным. Валь с его превосходным чувством следа и опасности шел впереди; Шварцхильд, замкнувшийся в себе после зимнего эпизода, но не потерявший боевых навыков, замыкал маленькую группу. Я шел в центре, подозрительно оглядывая каждый куст.
Тогда, той проклятой зимой, нас спасло только чудо. Обмороженного Шварцхильда нашел отряд лесных стражей забытого народа, они же подобрали меня с бредившим Валем на руках на четвертые сутки после засады. Всего спаслось пятеро из двадцати шести. Но Вальдин потерял глаз, Шварцхильд три пальца на левой руке, а пара молодых парней желание брать в руки оружие.
Попав в убежище стражей, первым делом я послал рапорт на базу. Через неделю пришел приказ: двигаться на юг к лекарям и находиться там до полного выздоровления. Уже на лечении я узнал, что рапорт не прошел незамеченным. Пограничные гарнизоны расширены, количество патрулей увеличено и они докомплектованы бойцами. За время моего лечения было перехвачено более полудюжены крупных отрядов противника, все они уничтожены. Но про тот отряд никаких известий не было.
Наступило лето. В середине июня нас выпустили заботливые и этим чрезмерно докучливые лекари. В своем прощальном слове они, помимо стандартных фраз «беречь себя» и «не волноваться», сказали об улучшении общей обстановки на севере и безопасных дорогах.
Но мы не расслаблялись.
***
Деревня словно выпрыгнула на нас из-за очередного поворота. Не деревня хутор из семи домов и двух хозяйственных построек, ютящихся между старыми соснами. Сизый дымок поднимался к небу из трубы ближайшего дома, небольшие грядки с луком и чесноком прижимались к потемневшим от времени стенам. Покосившейся указатель гордо разъяснял, что поселение это носит имя «Штальдхилл».
Вальдин
остановился
как
вкопанный и
поднял
сжатый кулак.
Не
задумываясь
я отступил с
тропы, сорвав
лук с плеча.
Оглянулся
Хилли с
обнаженным
клинком в
здоровой
руке
контролирует
тыл. Снова
вперед вижу
Валя с
длинным
кинжалом,
осторожно
идущего к
ближайшему
дому. Нет
нужны
спрашивать,
что именно не
понравилось
нашему
следопыту,
такое
промедление
может дорого
обойтись.
Лучше
готовиться к
худшему, а все
распросы
потом, когда
будет время.
Осторожно
ступая, я
переместился
так, чтобы
лучше видеть
Валя. Вот он
подошел к
двери и
плавно
приоткрыл ее
кончиком
клинка. Я
натянул
тетиву, щекой
ощущая
щекотку
гусиных
перьев.
Ставшие
вдруг
слишком
громкими,
удары сердца
тугими
толчками
отдавались в
правую руку.
Валь зашел в
дом.
Мучительно
долго его не
было, но вот
он показался
на пороге, на
мгновение
прижал левую
руку к
плоскости
кинжала
никого и
двинулся к
следующему
дому. Как-то
сразу спало
напряжение, я
даже
позволил
себе
отпустить
тетиву,
оставив
однако на ней
стрелу.
Все
дома
оказались
пустыми.
Такое
ощущение, что
кто-то
всемогущий в
одно
мгновение
убрал всех
жителей этой
деревни из
обычной
жизни,
оставив
незакончеными
их дела. В
одном из
домов в печи
надрывался,
кипя, котел с
жидким
варевом, в
другом на
лавке
валялись
неубранные
детские
игрушки. Но
никаких
следов
насилия не
было.
-
Я не знаю,
что здесь
произошло, -
нахмурился
Вальдин.
Следов на
дороге много,
большинство
из них
принадлежит
жителям
деревни. Там,
за деревьями,
- он указал
рукой на
восток, -
очевидно,
река или
озеро, туда
ведет
тропинка. С
другой
стороны еще
грядки.
Никаких
следов драки
или
вражеского
присутствия
нет. Но к
озеру ведут
свежие следы
примерно
дюжины пар
ног. Что будем
делать?
Он
вопросительно
посмотрел на
меня. Я молчал.
В памяти
пронеслась
череда
потерянных
за последние
два года
друзей:
Херцалиме,
улыбающийся
перерезанным
горлом, Рем с
кинжалом в
сердце,
вертящийся
волчком и
одновременно
стреляющий
Глаз
слишком
много, чтобы
спокойно
спать ночами.
Имею ли я
право
рисковать
оставшимися
двумя, причем
не в выходе,
не на задании,
а в пути домой,
когда
Шварцхильда
ждет
сварливая
красавица
Мартвен, а
сестра Валя
даже
приезжала на
юг,
беспокоясь
за здоровье
последнего
из их семьи
мужчины?
Шварцхильд
понял мои
сомнения и
коротко
сказал:
-
Ты
командир.
Скажешь
пойду.
Валь
кивнул,
соглашаясь.
Набрав грудь воздуха, я было открыл рот, как внезапный странный звук из-за деревьев заставил нас снова схватиться за оружие.
-
Валь
справа, Хилли
в центре, я
обойду слева
и сзади.
Отряд
вновь стал
отлаженной
боевой
машиной.
Растворился
в кустах Валь,
поменявший
кинжал на лук,
крадущимся
шагом
двинулся по
тропе Хилли, я
же, стараясь
ступать как
можно
бесшумнее,
побежал в
обход
источника
звука.
Странный
звук вновь
повторился. И
с изумлением
я узнал в нем
детский смех.
***
Вальдин
не ошибался. В
паре сотен
шагов от
дороги
протекала
лесная
речушка, не
очень
широкая и
мелкая, со
светлым
песчаным
дном и
резвящимися
на
мелководье
мальками. Со
стороны
деревни к
реке
примыкала
небольшая
поляна,
заросшая
густой
травой.
Именно на ней
толпилось
все
население
деревни с
громким
названием
Штальдхилл,
около трех
дюжин людей
разного
возраста. И
еще кое-кто.
В
самом центре
поляны
стояла
импровизированная
ширма
высотой в
человеческий
рост. Над ней
возвышались
небольшие
не больше
локтя
фигурки. Одна
была
поменьше,
одетая в
красно-золотое
одеяние с
серебристым,
размером со
столовый нож,
мечом. На
голове
красовалась
миниатюрная
корона.
Другая была
заметно
больше, вся в
черном и с чем-то
блестящим в
руке.
Очевидно,
находившийся
за ширмой
человек
управлял
фигурками,
говоря за них
и заставляя
двигаться, разыгрывая
таким
образом
разные сцены.
Спрятавшись
за кустами, я
прислушался.
Говорил
писклявый
голос:
-
Ах, мерзкий
гад,
предатель и
изменник!
Сейчас
узнаешь силу
моего меча ты!
Проткну
тебя
насквозь,
богатство
обретя!
Ему
ответил
густой бас:
-
Ну что ты,
сразу за
железку,
Нет
чтоб
поговорить
по-человечьи.
Ведь
боги
завещали нам
делиться.
Что
толку в
камнях, будь
они хоть
трижды
Прекраснее
всего на
свете белом,
но при этом
В ларце железном скрытым от очей
Хранятся
во твердыне
неприступной?
Помилуй,
Фафа, нет тебе
нужды
С
железкой
острой на
меня
бросаться.
Ведь
так
порезаться
не долго.
Все
знают: ножик
детям не
игрушка!
Фигурки
пришли в
движение.
Маленькая
пыталась
попасть
мечом по
большой,
постоянно
промахиваясь
и падая,
большая при
этом
приплясывала
и что-то
напевала.
Каждое
падение
сопровождалось
смешками со
стороны
зрителей.
Наконец
писклявый
голос
закричал:
-
А, мне конец,
порезался я
больно!
Сейчас
умру, да будь
ты вечно
проклят!
Красно-золотая
фигурка
упала, дергая
ногами. Из-за
ширмы
раздался
третий голос:
-
Вот так оно
все и
произошло.
Уплыли
камни из
страны
далекой.
Прошло уж много лет, но почему-то
Потомки
месть лелеют
в черном
сердце.
Обе
фигурки
поднялись и
откланялись
зрителям.
Раздались
одобрительные
возгласы. Из-за
ширмы вышел
невысокий
человек,
одетый в
серый
дорожный
костюм,
раскланялся
перед
восторженно
загудевшим
народом и
продолжил:
-
А теперь
вы увидите
удивительную
пьесу,
историческую
и правдивую: о
том как
дядюшка Фе
загнул перед
богами, и как
его всем
миром
разгибали.
Также пьеса
повествует о
поразительных
событиях,
последовавших
во время
Великого
переселения,
о пагубной
привычке
высоких
хвататься за
оружие
прежде всего,
и о печальных
последствиях
этой
привычки для
мирных
рыболовов.
Человек
скрылся за
ширмой.
Появились
прежние
фигурки,
только на
меньшей не
было короны, а
на большой,
наоборот,
была.
-
Ах,
мерзкий гад,
предатель и
изменник! -
затянул
писклявый
голос.
-
О, как же
мне ты надоел!
в басовитом
голосе
слышалась
усталость.
-
Нет, гад,
ответ держи
немедля
Вертай
каменья и
бегом на суд!
-
Родной,
послушай,
неужель ты
хочешь
Заради
жалких
бриллиантов
кровью
Залить
все земли, не
щадя ни малых,
ни седых?
-
Легко! Тому
свидетелем
мне боги!
Кто
лапой
грязной
камушков
коснется,
Того я
самолично
нашинкую
И род его
под корень
изведу!
А после
женщин...
Увлекшись
представлением,
я не заметил,
как на поляне
вырос
Шварцхильд.
Голос его
прозвучал
подобно
грому:
-
Представление
окончено!
Расходитесь!
Хилли никогда
нельзя было
назвать
красавцем.
Теперь же, с
полностью
неподвижной
левой
половиной
лица, он
представлял
собой
поистине
ужасающую
картину, - А ты,
ты!
Хилли
рывком
выдернул из-за
ширмы
выглянувшего
на шум серого
человека.
Крепко
удерживая
его за плечо,
Шварцхильд
лихорадочно
нащупывал
покалеченной
рукой кинжал
на поясе. Люди
ошарашенно
молчали. Я
мысленно
выругался,
вскакивая на
ноги.
Внезапно
из толпы
вышел седой
сгорбленный
старик. Он
испытывающе
посмотрел на
Шварцхильда
снизу вверх, и
спокойно
спросил:
-
Прошу
прощения, но
этот человек
наш гость. По
какому праву
ты угрожаешь
ему?
Я
увидел, как
напрягся
Хилли,
нащупавший
наконец
кинжал. И
тогда я
свистнул: два
коротких
один длинный
немедленный
отход. Затем
еще раз.
Гримасе Шварцхильда могли бы позавидовать сами боги, перед которыми загибал дядюшка Фе. Но он совладал с собой, и, выпустив серого, быстрым шагом покинул поляну.
***
- Хилли,
что на тебя
нашло? я был в
бешенстве, -
Ты хоть
представляешь,
чем могла
обернуться -
да уже
обернулась -
твоя выходка?
-
Но этот
ублюдок
издевался
над нами!
состояние
Шварцхильда
тоже нельзя
было назвать
спокойным, -
Он извращал
всю суть...
-
Хватит! Он не
делал ничего
плохого, он не
осветлял
Врага, он не
очернял нас.
-
Но он
смеялся над
нами! встрял
Вальдин, - Как
ты думаешь,
почему три
дня назад нас
встретили
смешки?
Вспомнив
Донердара, я
промолчал. А
Валь
продолжал:
-
И этот
ублюдок
пойдет
дальше,
смущая умы и
сея смуту.
Скажи, о
многомудрый, -
слова
сочились
издевкой, -
можем ли мы
ждать помощи
от видевших
подобное
представление
людей?
-
Может, будем
ждать помощи
от людей, на
глазах
которых мы
убиваем их
сородичей по
непонятным
им причинам?
Что они с
радостью
встанут под
наши знамена,
когда
настанет
срок? А ведь
он настанет
скоро, не тебе
это говорить.
-
Тем более
лучше один
раз сделать
больно
отсечь
больную
конечность, -
Валь кивнул
на культю
Шварцхильда, -
чем пожинать
плоды
распространения
болезни.
-
Но он не
нарушал
закон...
-
Закон?!
вскричал
Шварцхильд, -
Закон один:
либо мы, либо
Враг.
Третьего нет,
и быть не
может. Мы не
ждем помощи
из-за моря,
все, на кого
мы можем
рассчитывать
это вот эти
люди. Вернее,
уже не можем.
Смущенный
длинной
речью,
Шварцхильд
замолчал.
Валь
вздохнул:
-
Что ж,
тогда я
выслежу
этого
ублюдка.
-
Вальдин,
нет, - я с
трудом
сглотнул
внезапно
возникший
ком в горле, -
Нет, я
приказываю
тебе
оставить
этого
человека в
покое.
-
В покое?
Шварцхильд
подскочил и
схватил меня
за ворот
плаща, - Ты что,
спятил?
Вальдин
улыбнулся
нехорошей
улыбкой.
-
Ты не
можешь нам
приказывать,
ведь мы на
отдыхе.
Пойдем, Хилли,
поговорим
кое с кем.
Я сбил руку Шварцхильда и с шагом назад выхватил меч из ножен, направив его острие в сторону соратников.
-
Ни шагу
больше, иначе...
-
Иначе
что? Валь
шагнул
вперед,
уперевшись
грудью в
острие, -
Убьешь меня,
да? Как
нарушителя
закона? Или
как Рема?
Моя
рука
задрожала.
Вальдин
отвел клинок
от своей
груди:
- Пойдем, Хилли. У нас есть важные дела.
И я остался один.
***
Через
день Вальдин
и Шварцхильд
догнали меня.
По дороге нам
еще
несколько
раз
встречались
поселения, и
везде нас
принимали с
радостью, без
смешков за
спинами.
И
все две
недели
дороги до
базы мы ни
разу не
проронили
между собой
ни слова.
23
декабря 2003 г.