Донердара мы встретили неделю назад. Он был неприветлив и зол - едва удостоив нас кивком, прошел мимо, бурча под нос ругательства. «Дядя Фе!», - говорил он, сплевывая в дорожную пыль: «Неблагодарные обезьяны! Папаша Ме!» И красивое лицо его искажалось в злобной гримасе.

Тогда мы не придали этому значения, списав странное настроение вечно веселого и шутливого Донердара на личные причины. И когда три дня назад мы проходили очередную деревню и были встречены смехом, никак не связали это с состоянием Донердара. А сегодня мы пришли в Штальдхилл.

 ***

Лесные деревни – это нечто особенное. Пробираясь по еле заметной тропе через чащобу, ты не встретишь возделанных делянок или ухоженных полей. Но уже за пару лиг до поселения в воздухе появляется нечто, нет, не запах, что-то более тонкое и малоуловимое, но тем не менее присутсвующее - особая компонента, по которой можно без труда определить приближение к жилищу. Так и сейчас Вальдин сморщил нос, отчего пустая глазница превратилась в щелку, и сказал:

-          Рядом люди. До полудня дойдем.

Мы кивнули и продолжили движение. Несмотря на то, что мы были не на задании, а возвращались с целебного Юга на, выражаясь казарменным языком, место постоянной дислокации, порядок маленького отряда сохранялся самым что ни на есть походным. Валь с его превосходным чувством следа и опасности шел впереди; Шварцхильд, замкнувшийся в себе после зимнего эпизода, но не потерявший боевых навыков, замыкал маленькую группу. Я шел в центре, подозрительно оглядывая каждый куст.

Тогда, той проклятой зимой, нас спасло только чудо. Обмороженного Шварцхильда нашел отряд лесных стражей забытого народа, они же подобрали меня с бредившим Валем на руках на четвертые сутки после засады. Всего спаслось пятеро из двадцати шести. Но Вальдин потерял глаз, Шварцхильд – три пальца на левой руке, а пара молодых парней – желание брать в руки оружие.

Попав в убежище стражей, первым делом я послал рапорт на базу. Через неделю пришел приказ: двигаться на юг к лекарям и находиться там до полного выздоровления. Уже на лечении я узнал, что рапорт не прошел незамеченным. Пограничные гарнизоны расширены, количество патрулей увеличено и они докомплектованы бойцами. За время моего лечения было перехвачено более полудюжены крупных отрядов противника, все они уничтожены. Но про тот отряд никаких известий не было.

Наступило лето. В середине июня нас выпустили заботливые и этим чрезмерно докучливые лекари. В своем прощальном слове они, помимо стандартных фраз «беречь себя» и «не волноваться», сказали об улучшении общей обстановки на севере и безопасных дорогах.

Но мы не расслаблялись.

 ***

 Деревня словно выпрыгнула на нас из-за очередного поворота. Не деревня – хутор из семи домов и двух хозяйственных построек, ютящихся между старыми соснами. Сизый дымок поднимался к небу из трубы ближайшего дома, небольшие грядки с луком и чесноком прижимались к потемневшим от времени стенам. Покосившейся указатель гордо разъяснял, что поселение это носит имя «Штальдхилл».

Вальдин остановился как вкопанный и поднял сжатый кулак. Не задумываясь я отступил с тропы, сорвав лук с плеча. Оглянулся – Хилли с обнаженным клинком в здоровой руке контролирует  тыл. Снова вперед – вижу Валя с длинным кинжалом, осторожно идущего к ближайшему дому. Нет нужны спрашивать, что именно не понравилось нашему следопыту, такое промедление может дорого обойтись. Лучше готовиться к худшему, а все распросы потом, когда будет время.

Осторожно ступая, я переместился так, чтобы лучше видеть Валя. Вот он подошел к двери и плавно приоткрыл ее кончиком клинка. Я натянул тетиву, щекой ощущая щекотку гусиных перьев. Ставшие вдруг слишком громкими, удары сердца тугими толчками отдавались в правую руку. Валь зашел в дом. Мучительно долго его не было, но вот он показался на пороге, на мгновение прижал левую руку к плоскости кинжала – никого – и двинулся к следующему дому. Как-то сразу спало напряжение, я даже позволил себе отпустить тетиву, оставив однако на ней стрелу.

Все дома оказались пустыми. Такое ощущение, что кто-то всемогущий в одно мгновение убрал всех жителей этой деревни из обычной жизни, оставив незакончеными их дела. В одном из домов в печи надрывался, кипя, котел с жидким варевом, в другом на лавке валялись неубранные детские игрушки. Но никаких следов насилия не было.

-    Я не знаю, что здесь произошло, - нахмурился Вальдин. – Следов на дороге много, большинство из них принадлежит жителям деревни. Там, за деревьями, - он указал рукой на восток, - очевидно, река или озеро, туда ведет тропинка. С другой стороны еще грядки. Никаких следов драки или вражеского присутствия нет. Но к озеру ведут свежие следы примерно дюжины пар ног. Что будем делать?

Он вопросительно посмотрел на меня. Я молчал. В памяти пронеслась череда потерянных за последние два года друзей: Херцалиме, улыбающийся перерезанным горлом, Рем с кинжалом в сердце, вертящийся волчком и одновременно стреляющий Глаз – слишком много, чтобы спокойно спать ночами. Имею ли я право рисковать оставшимися двумя, причем не в выходе, не на задании, а в пути домой, когда Шварцхильда ждет сварливая красавица Мартвен, а сестра Валя даже приезжала на юг, беспокоясь за здоровье последнего из их семьи мужчины?

Шварцхильд понял мои сомнения и коротко сказал:

-          Ты командир. Скажешь – пойду.

Валь кивнул, соглашаясь.

Набрав грудь воздуха, я было открыл рот, как внезапный странный звук из-за деревьев заставил нас снова схватиться за оружие.

-    Валь – справа, Хилли – в центре, я обойду слева и сзади.

Отряд вновь стал отлаженной боевой машиной. Растворился в кустах Валь, поменявший кинжал на лук, крадущимся шагом двинулся по тропе Хилли, я же, стараясь ступать как можно бесшумнее, побежал в обход источника звука.

Странный звук вновь повторился. И с изумлением я узнал в нем детский смех.

***

Вальдин не ошибался. В паре сотен шагов от дороги протекала лесная речушка, не очень широкая и мелкая, со светлым песчаным дном и резвящимися на мелководье мальками. Со стороны деревни к реке примыкала небольшая поляна, заросшая густой травой. Именно на ней толпилось все население деревни с громким названием Штальдхилл, около трех дюжин людей разного возраста. И еще кое-кто.

В самом центре поляны стояла импровизированная ширма высотой в человеческий рост. Над ней возвышались небольшие – не больше локтя – фигурки. Одна была поменьше, одетая в красно-золотое одеяние с серебристым, размером со столовый нож, мечом. На голове красовалась миниатюрная корона. Другая была заметно больше, вся в черном и с чем-то блестящим в руке. Очевидно, находившийся за ширмой человек управлял фигурками, говоря за них и заставляя двигаться,  разыгрывая таким образом разные сцены.

Спрятавшись за кустами, я прислушался. Говорил писклявый голос:

-    Ах, мерзкий гад, предатель и изменник!

Сейчас узнаешь силу моего меча ты!

Проткну тебя насквозь, богатство обретя!

Ему ответил густой бас:

-    Ну что ты, сразу – за железку,

Нет чтоб поговорить по-человечьи.

Ведь боги завещали нам делиться.

Что толку в камнях, будь они хоть трижды

Прекраснее всего на свете белом, но при этом

В ларце железном скрытым от очей

Хранятся во твердыне неприступной?

Помилуй, Фафа, нет тебе нужды

С железкой острой на меня бросаться.

Ведь так порезаться не долго.

Все знают: ножик – детям не игрушка!

Фигурки пришли в движение. Маленькая пыталась попасть мечом по большой, постоянно промахиваясь и падая, большая при этом приплясывала и что-то напевала. Каждое падение сопровождалось смешками со стороны зрителей. Наконец писклявый голос закричал:

-    А, мне конец, порезался я больно!

Сейчас умру, да будь ты вечно проклят!

Красно-золотая фигурка упала, дергая ногами. Из-за ширмы раздался третий голос:

-    Вот так оно все и произошло.

Уплыли камни из страны далекой.

Прошло уж много лет, но почему-то

Потомки месть лелеют в черном сердце.

Обе фигурки поднялись и откланялись зрителям. Раздались одобрительные возгласы. Из-за ширмы вышел невысокий человек, одетый в серый дорожный костюм, раскланялся перед восторженно загудевшим народом и продолжил:

-    А теперь вы увидите удивительную пьесу, историческую и правдивую: о том как дядюшка Фе загнул перед богами, и как его всем миром разгибали.  Также пьеса повествует о поразительных событиях, последовавших во время Великого переселения, о пагубной привычке высоких хвататься за оружие прежде всего, и о печальных последствиях этой привычки для мирных рыболовов.

Человек скрылся за ширмой. Появились прежние фигурки, только на меньшей не было короны, а на большой, наоборот, была.

-    Ах, мерзкий гад, предатель и изменник!  - затянул писклявый голос.

-    О, как же мне ты надоел! – в басовитом голосе слышалась усталость.

-    Нет, гад, ответ держи немедля

Вертай каменья и бегом на суд!

-    Родной, послушай, неужель ты хочешь

Заради  жалких бриллиантов кровью

Залить все земли, не щадя ни малых, ни седых?

-    Легко! Тому свидетелем мне боги!

Кто лапой грязной камушков коснется,

Того я самолично нашинкую

И род его под корень изведу!

А после женщин...

Увлекшись представлением, я не заметил, как на поляне вырос Шварцхильд. Голос его прозвучал подобно грому:

-    Представление окончено! Расходитесь! – Хилли  никогда нельзя было назвать красавцем. Теперь же, с полностью неподвижной левой половиной лица, он представлял собой поистине ужасающую картину, - А ты, ты!

Хилли рывком выдернул из-за ширмы выглянувшего на шум серого человека. Крепко удерживая его за плечо, Шварцхильд лихорадочно нащупывал покалеченной рукой кинжал на поясе. Люди ошарашенно молчали. Я мысленно выругался, вскакивая на ноги.

Внезапно из толпы вышел седой сгорбленный старик. Он испытывающе посмотрел на Шварцхильда снизу вверх, и спокойно спросил:

-    Прошу прощения, но этот человек – наш гость. По какому праву ты угрожаешь ему?

Я увидел, как напрягся Хилли, нащупавший наконец кинжал. И тогда я свистнул: два коротких один длинный – немедленный отход. Затем еще раз.

Гримасе Шварцхильда могли бы позавидовать сами  боги, перед которыми загибал дядюшка Фе. Но он совладал с собой, и, выпустив серого, быстрым шагом покинул поляну.

 ***

 -    Хилли, что на тебя нашло? – я был в бешенстве, - Ты хоть представляешь, чем могла обернуться  - да уже обернулась - твоя выходка?

-    Но этот ублюдок издевался над нами! – состояние Шварцхильда тоже нельзя было назвать спокойным, - Он извращал всю суть...

-    Хватит! Он не делал ничего плохого, он не осветлял Врага, он не очернял нас.

-    Но он смеялся над нами! – встрял Вальдин, - Как ты думаешь, почему три дня назад нас встретили смешки?

Вспомнив Донердара, я промолчал. А Валь продолжал:

-    И этот ублюдок пойдет дальше, смущая умы и сея смуту. Скажи, о многомудрый, - слова сочились издевкой, - можем ли мы ждать помощи от видевших подобное представление людей?

-    Может, будем ждать помощи от людей, на глазах которых мы убиваем их сородичей по непонятным им причинам? Что они с радостью встанут под наши знамена, когда настанет срок? А ведь он настанет скоро, не тебе это говорить.

-    Тем более лучше один раз сделать больно – отсечь больную конечность, - Валь кивнул на культю Шварцхильда, - чем пожинать плоды распространения болезни.

-    Но он не нарушал закон...

-    Закон?! – вскричал Шварцхильд, - Закон один: либо мы, либо Враг. Третьего нет, и быть не может. Мы не ждем помощи из-за моря, все, на кого мы можем рассчитывать – это вот эти люди. Вернее, уже не можем.

Смущенный длинной речью, Шварцхильд замолчал. Валь вздохнул:

-    Что ж, тогда я выслежу этого ублюдка.

-    Вальдин, нет, - я с трудом сглотнул внезапно возникший ком в горле, - Нет, я приказываю тебе оставить этого человека в покое.

-    В покое? – Шварцхильд подскочил и схватил меня за ворот плаща, - Ты что, спятил?

Вальдин улыбнулся нехорошей улыбкой.

-    Ты не можешь нам приказывать, ведь мы – на отдыхе. Пойдем, Хилли, поговорим кое с кем.

Я сбил руку Шварцхильда и с шагом назад выхватил меч из ножен, направив его острие в сторону соратников.

-    Ни шагу больше, иначе...

-    Иначе что? – Валь шагнул вперед, уперевшись грудью в острие, - Убьешь меня, да? Как нарушителя закона? Или как Рема?

Моя рука задрожала. Вальдин отвел клинок от своей груди:

-    Пойдем, Хилли. У нас есть важные дела.

 И я остался один.

 ***

 Через день Вальдин и Шварцхильд догнали меня. По дороге нам еще несколько раз встречались поселения, и везде нас принимали с радостью, без смешков за спинами.

И все две недели дороги до базы мы ни разу не проронили между собой ни слова.

23 декабря 2003 г.